|
ЗВЕЗДА
Светлая моя звезда,
Боль моя старинная.
Даль проносят поезда
Дальнюю, полынную.
От чужих твоих степей,
Где теперь начало
Всех начал моих и дней
И тоски причалы.
Сколько писем нес сентябрь,
Сколько ярких писем...
Ладно - раньше, но хотя б
Счас поторопися.
В поле темень, в поле жуть -
оcень над Россией.
Подымаюсь. Подхожу
К окнам темно-синим.
Темень. Глухо. Темень. Тишь.
Старая тревога.
Научи меня нести
Мужество в дороге.
Научи меня всегда
Цель видать сквозь дали.
Утоли, моя звезда,
Все мои печали.
Темень. Глухо.
Поезда
Гарь несут полынную.
Родина моя. Звезда.
Боль моя старинная.
1937
Вернуться
к оглавлению
Старый город над рекой дремучей
В древности своей,
Над той рекой,
По которой проплывают тучи
Далеко,
далече, далеко.
Старый город над рекой воспетой,
Как тебя любить и вспоминать?
Оттепель. потом весна,
Одеты
в дым каштаны,
Губы
сохнут. Лето.
Ядра наливаются, чтоб эту
Плоть
природы грустному поэту
Как-нибудь под вечер собирать.
Предположим, полночь,
Чайки дрогнут,
Звезды пресловутые горят,
Ходит парень поперек тревоги,
Славный парень, честно говоря.
Все ему, неясному, не спится,
Все он видит, версты отстранив,
Снег и снег, луна летит, как птица,
Горе, заплутавшее в страницах,
Длинную беду ночных страниц.
Все он видит, как беду тасую,
И ему до злой полыни жаль,
Что живу, прищурившись, тоскую,
И почти нетронутые всуе
Все мои возможности лежат.
Что отвечу? Я отвечу: "Ладно,
На ветру свежеет голова,
Дым идет,
Я не дышу на ладан,
Снег идет,
Еще могу, как надо,
Петь, смеяться, пить
и целовать".
И еще, скажу ему спасибо
За слова, забытые давно,
За дорогу, за тревогу, либо
За сердце, не все ль тебе равно.
Так войдет он в жизнь,
Как друг и случай,
Этот парень,
Так войдет в покой.
Старый город над рекой дремучей
В древности своей,
Над той рекой,
По которой проплывают тучи
Далеко,
далече, далеко.
1937
Вернуться
к оглавлению
Тебе опять совсем не надо
Ни слов, ни дружбы.
Ты одна.
Шесть сотен верст до Ленинграда
Заснежены, как тишина.
А я пишу стихи, которым
Увидеть свет не суждено.
И бьют косым крылом просторы
В мое обычное окно.
И, чуть прищурившись, я слышу,
Как каплет с крыш,
Я слышу, как,
Шурша, как шелк,
Спешат по крышам
Старинной выковки века,
Как на распахнутом рассвете
Ты слезы вытерла с лица.
Так мир устроен -
Дым и ветер,
Размах и ясность до конца.
1937
Вернуться
к оглавлению
Шопен поднимется.
В бокале тают
тоска и лед
И грянул полонез.
За полем - лес.
Снега. Снега. Светает.
Косая тень проходит по луне.
И в тишину, чтоб разметать и скрыться
(о соловей, о словек, нахтигаль!),
ворвется полонез, чтобы вином искриться,
чтоб знать и постигать,
томить и настигать.
Чтоб горечью полынной и томящей
ворваться в настоящее, и вот
стихи, как сердце в запыленный ящик,
и полночь древняя, и в синих звездах лед.
Когда-нибудь, когда года снегами
меж нами лягут,
в присмиревший зал
ворвется полонез.
И вдруг взмахнет крылами
над нами та старинная гроза.
Я вспомню все.
Я вспомню юность в славе.
Большую юность, что ушла в века.
Я вспомню все, когда коснется клавиш
твоя на миг застывшая рука.
1937
Вернуться
к оглавлению
ПОСЛЕДНЕЕ
Не надо. Уходи. Не больно.
А сердце... Сердце - ерунда.
И не такой. Простой и вольной,
Большой запомню навсегда.
И не тебя, совсем не эту
Любил. И верил и сказал
Совсем не этой. Где на свете
Та, для которой я писал?
И пусть другой на "Гере" якорь
Подняв, опустит в глубину.
Во сне приснишься - буду плакать,
Проснусь - опомнюсь, улыбнусь.
А если вновь потянет дымом
И трубы грозы пропоют,
Прочту стихи. Прощусь с любимой.
Пойду в Испанию мою.
И если пулей годы срежет,
Мне будет умирать смелей
За хлеб, за счастье и за нежность,
За нежность девушки моей.
1937
Вернуться
к оглавлению
Люди не замечают, когда кончается
детство,
Им грустно, когда кончается юность,
Тоскливо, когда наступает старость,
И жутко, когда ожидают смерть.
Мне было жутко, когда кончилось
детство.
Мне тоскливо, что кончается юность,
Неужели я грустью встречу старость
И не замечу смерть?
1937
Вернуться
к оглавлению
|
